Все неаполитанские портные, наверняка,
пописывают стихи. Еще недавно Чиро Паоне, хозяин компании Kiton, рассказывая о
неаполитанском костюме, имел привычку говорить о пиджаке, как об одушевленном
существе – так с гордостью и умилением говорят о ребенке-вундеркинде...
"Пройма у него маленькая и высокая, лацкан чуть завышен, нагрудный карман
слегка искривлен, рукав вшит так же, как у рубашки; и все это, абсолютно все,
сделано руками! Ко всему прочему, у него есть душа". Потом Паоне смотрел
на то, о чем он столь вдохновенно говорил, и заканчивал пассаж словами...
"Questo e poesia, certo!" Так было еще год назад, а потом этого поэта
разбил паралич, отнявший правую сторону тела и речь, но не волю. "Мистер
Китон" (в Америке его называют именно так) даже в таком своем состоянии
каждый день приезжает на фабрику. У него большое хозяйство – 300 с лишним
отменных портных и 72 кавказские овчарки. У Чиро Паоне две страсти – мужской
костюм и собаки. Дома владельцу самой известной неаполитанской марки делать
нечего. Все, что ему дорого, в том числе дети, братья и племянники, на фабрике
в Арцано, пригороде Неаполя.
Впрочем, Чиро Паоне не портной. Четыре поколения его предков торговали тканями, он и сам начинал с того же самого. Потом его компания обанкротилась, и он вместе с еще четырьмя партнерами, в числе которых были Чезаре Аттолини, братья Исаия и Лучиано Барбера, основал компанию Kiton. Название Kitone (то есть "римский хитон") придумал Барбера, а Аттолини предложил сократить его до нынешнего Kiton. Кто-то из отцов-основателей поставил точку над I, ту самую знаменитую красную точку, и фирменный стиль компании сформировался полностью. Потом партнеры один за другим продали свои доли. Паоне (история умалчивает, почему), и торговец тканями постепенно превратился в главного неаполитанского торговца отменными костюмами. Барбера вернулся к себе в Пьемонт, а Аттолини с братьями Исаия основали свои собственные компании в Неаполе. Обе марки (Cesare Attolini и Isaia) процветают – не так, конечно, как Kiton (у него годовой оборот под 100 миллионов евро), но тоже неплохо себя чувствуют.
Старику Аттолини, как и Паоне, тоже не сидится дома. Как и Паоне он каждый день приезжает на фабрику в городок Казальнуово, что в 20 км к востоку от Неаполя. Бизнесом занимаются его сыновья, а в его ведении – та самая душа, что определенно есть у мужского костюма. Если хозяин Kiton почти не говорит, зато много жестикулирует левой рукой, то Чезаре Аттолини может себе позволить разговаривать за двоих – за себя и за своего бывшего партнера...
- Мой отец придумал современный неаполитанский костюм. Все он, Винченцо Аттолини. Он был гениальным портным, я лишь удачное его повторение. Именно он еще в двадцатых годах прошлого столетия улучшил классический английский костюм, сделав его неаполитанским. Он поднял и заузил пройму, убрал из внутренностей пиджака все лишнее, что превращало его в панцирь, придумал свой фирменный нагрудный карман в форме носа лодки (barchetta), стал вшивать рукав так же, как вшивают его в рубашку. Все моего отца теперь повторяют – и папину пройму, и папину "лодочку" и даже складочки в том месте, где рукав примыкает к пройме. Но у отца складки получались просто потому, что он все делал вручную, а у них складки для того, чтобы вы думали, что у них все в ручную!
Чезаре хватает салфетку со стола и начинает изображать рукав, который надо втачать в пройму пиджака.
- Понимаешь? У нас и сегодня все вручную. Ну, то есть все, что можно. Шов посреди спинки никто вручную не сшивает, иначе после первого же дня носки пиджаки бы трескались бы пополам. И вытачки мы делаем на машине, зато потом стежок за стежком снаружи прошиваем в ручную. У других сегодня нет настоящей ручной работы, иначе, откуда у них берется такое количество костюмов? На пиджак "fatto a mano" надо потратить не менее 25 часов, а если посмотришь объемы производства какой-нибудь Sartoria Partenopea, то с помощью арифметики поймешь, что на них должны работать сотни отменных портных. У нас, в Неаполе, их и нет столько. Да ты съезди, посмотри.
Я, признаться, съездил. Вернее, созвонился, договорился и приехал. Но как приехал, так и уехал. На порог Sartoria Partenopea меня не пустили. Сказали, что некому и некогда мной заниматься, и что под своим именем Sartoria в России не работает, и что рабочие обедают, а когда закончат – неизвестно. Может, им действительно есть что скрывать? Ряды швейных машин? Конвейер? Ну и ладно, отрицательный опыт – тоже опыт.
Кстати, под своим именем работают не все. Лучшие неаполитанские портные, не перешедшие на фабричные методы, даже для магазинов на виа Калабритто делают одежду под марками стилистов, но не с именами портных. Что же говорить о магазинах нью-йоркских или московских? Покупателю важно качество, и если он может обойтись без громкого имени, получив взамен уникальный, штучный продукт, выигрывают все – и портной, и стилист, и покупатель. Вот, к примеру, Ферутдин Закиров – тот самый, у которого на московском Кузнецком мосту магазин Europe Exclusive. Он первый привез в Россию одежду Crsare Attolini, сделал здесь имя неаполитанцам, но потом между партнерами "пробежала кошка", и Ферутдин решил предложить своим клиентам нечто совершенно другое. Куда менее фабричное. Куда более одушевленное. Даже можно посчитать, куда более. В два, примерно, раза. На строительство пиджака портные Cesare Attolini или Kiton тратят 25 часов; а мастера, сегодня работающие на марку Feru, детище Ферутдина Закирова – около 46 часов. Дело тут, конечно, не в медлительности последних; просто синьор Паскуале, портной, который в Неаполе будет кроить костюмы Feru, убежден в том, что количество машинных операций должно быть не просто минимальным, оно должно быть сведено к нулю. Не можешь работать руками – не работай вовсе. Максимализм или спасение традиций? И то, и другое. В мастерской синьора Паскуале, где работают двое его сыновей, дочь, муж дочери и еще полтора десятка потрясающих портных, делается 1000 костюмов в год, на фабрике Аттолини – на порядок больше. У Чиро Паоне – намного больше, чем у Аттолини. Кто прав? Все понемногу. Всемирная слава Kiton приносит деньги, а вместе с ними большую свободу и большой выбор того, без чего хороший костюм не сошьешь – тканей. Лучшие ткачи (англичане и бельгийцы из Dormeuil, Scabal, Drappers) производят ткани специально для Чиро Паоне, и довольно часто уникального сырья или мощностей мануфактур просто не хватает на всех. Паоне, даже потеряв речь, может диктовать свои условия и заставлять коллег пользоваться тем, что остается после него. Тут вам не Пьемонт, где у портных под рукой свои ткацкие фабрики (как у того же Лучиано Барбера). Тут Неаполь, Королевство обеих Сицилий, и ничем итальянским здесь не пользуются. Даже странно, насколько не пользуются. В том числе, и языком. Здешнее наречие (или неаполитанский язык) полно шипящих звуков, и слова типа "скала" или "скуола" превращаются в "шкалу" и "школу", прямо как в русском. По этим шипящим портного-неаполитанца можно распознать где угодно, хоть в Милане, хоть в Нью-Йорке, в тех двух городах, где выходцев из Неаполя особенно много. Как же без них в Нью-Йорке, где кто-то должен обшивать самых богатых людей мира, и как же без них в Милане, где кто-то должен шить подиумные коллекции Джорджио Армани и прочих "нешьющих" модельеров. Чезаре Аттолини даже посокрушался по этому поводу...
- Представляешь, американцы составили рейтинг лучших портных мира. Первым поставили Чиро Паоне, вторым – Армани, а меня только третьим. А ведь из них всех я – единственный портной!
Впрочем, не все так категоричны. Антонио Панико – еще одна легенда неаполитанской школы, к Армани относится со всем уважением...
- Мне нравится его отношение к костюму. Он знает толк, он понимает, что к чему. Он понимает, что пиджак должен стать мужчине второй кожей.
Панико адресует Армани хорошие слова, и в то же самое время лицо портного искривляется гримасой. Кажется, это гримаса отвращения, а это "всего лишь" печать боли... накануне нашей встречи Антонио удалили аппендицит. Если учесть, что утром я видел полупарализованного Паоне, то к вечеру я должен был решить, что неаполитанская традиция кройки и шитья дышит на ладан. Однако еще несколько суток в Неаполе придали мне уверенности в том, что остальные портные скорее живы, чем наоборот. Тем более, жива традиция.
Тот же Панико, держась за бок, заставил меня перемерить весь запас приготовленных для примерки японскими и прочими американскими клиентами пиджаков и пальто...
- Посмотрите, для чего, собственно, была придумана узкая и высокая пройма. Вот, вы садитесь на стул, и ворот французского или американского пиджака ползет вверх, вдоль вашей шеи, потому что из-за большой и якобы удобной их проймы, пиджаку не на чем держаться. С нашими такого не происходит. Если пиджак скроен и сшит хорошо, то плечо у него мягкое и подвижное, и никакой разницы между широкой и узкой проймами в смысле удобства нет, а в смысле элегантности, посадки по фигуре – есть, и очень большая. А вот английский пиджак – он жесткий, и потому, несмотря на то, что его узкая пройма тоже хорошо выглядит, удобства в ней мало. Мы взяли лучшее у англичан, но сильно их улучшили. Осовременили. И вот что еще. На жестких тканях типа классического шотландского твида, не очень заметно, сшит костюм вручную или на машине. А на супертонкой шерсти, на кашемире, с которым работаем мы, любой машинный стежок становится виден невооруженным взглядом. Ткань попросту собирается, машина ее стягивает. Именно поэтому мы вынуждены шить вручную, и именно поэтому неаполитанская школа жива. Кому здесь нужны твиды или толстая шерсть? Мы же на юге!
Тем не менее, даже на юге, где летом плюс пятьдесят, зимой нужны пальто. Ветер с моря, влажность, ну и мода, конечно. Куда неаполитанцу без кашемирового пальто? Это сейчас, накануне лета, пальто никто не заказывает, а потому мастерские портных (или, как здесь говорят, лаборатории) полны незаконченных костюмов из тонкой всепогодной шерсти, пиджаков из хлопка и льна, легких курток. А что будет осенью, понятно. Будет аврал и очередь из клиентов, решивших обзавестись новыми пальто. Такими, какие шьет Антонио Панико, такими, которые можно заказать в неаполитанском ателье Мариано Рубиначчи. Эти пальто, как правило, ничего не весят – они делаются из тонкого кашемира, без подкладки, без подплечников, в общем, без единой лишней детали, зато с преувеличенным вниманием к деталям нелишним. В кашемировых пальто цвета верблюжьей шерсти, сшитых Паскуале для нью-йоркского магазина Bergdorf Goodman, обороты воротника и клапанов карманов, внутренности манжет обшиты тонким кашемиром в шотландскую клетку. Такие детали может заметить только владелец, и только его будет греть мысль о том, что ему известно что-то такое, что всем остальным знать не положено. Секретных деталей вообще много в любом неаполитанском костюме или даже рубашке. Похожий на индуса Сальваторе, мастер-рубашечник из Неаполя, научившийся своему искусству у матери (что необычно, потому что все остальные портные учились у отцов; кройкой и шитьем здесь преимущественно занимаются мужчины), добавил классической рубашке лиш пару деталей – пуговицу, которая, благодаря нитяной ножке, может перемещаться с внешней стороны манжеты на внутреннюю, превращая манжет из французского (с пуговицей и застежкой внутрь) в английский (под запонку), и вытачку на внутренней стороне рукава, поперек локтевого сустава, и рубашка превратилась в рубашку уникальную, в такую, которую больше никто не делает. Все остальное - как в любой неаполитанской рубашке... узкие и завышенные проймы, по две вытачки сзади и спереди, мягкие, не проклеенные манжеты и воротник (так называемого полуфранцузского фасона, то есть не такой открытый, как разлетевшийся итальянский, и не такой закрытый, как классический французский), пуговицы из натурального перламутра, пришитые знаменитой "гусиной лапкой" (то есть не крест-накрест, а так, чтобы нитка выходила из одного отверстия из четырех, и уходила при каждом стежке в одно из трех оставшихся отверстий). Зачем так много вытачек? А чтобы по фигуре все было. Чтобы сидело. Чтобы под мягким неаполитанским пиджаком не топорщилась неаполитанская рубашка, чтобы рубашка и пиджак сливались в единое целое.
Впрочем, все эти вытачки, мягкие воротники и прочие детали – совсем не общее место. Многие портные рубашки под костюм шьют более свободными. Все равно не видно!
Еще большая разница в том, как рубашки шьются на заказ, по размеру. В большинстве случаев (у того же самого Аттолини или у семьи Финаморе, вторых по возрасту рубашечников Неаполя) на клиенте примеряется эталонная рубашка (их целый набор, по одной на каждый размер или полуразмер), в бланке заказа делаются небольшие изменения по сравнению с эталоном, потом шьется рубашка. Сальваторе делает по-своему. Он снимает мерки, по ним шьет эталонную рубашку, уникальную для каждого клиента, примеряет ее на клиенте, делает поправки, потом распускает эталон по швам и делает лекала, по которым кроится ткань для тех рубашек, которые клиент будет носить. Разницы нет, получен заказ на одну-единственную рубашку или на несколько дюжин. Процесс аналогичен... рубашка – эталон, лекала, далее раскрой и пошив.
Процесс кройки и шитья неаполитанского пиджака можно разбить на 12 стадий. После того, как с клиента сняты мерки (в таком случае берется 11 замеров), выбранная ткань раскраивается. Все делают раскрой по-разному. Панико, к примеру, в отличие от остальных, вообще не использует лекала. Ну не нужны они ему, эти лекала. Опыта хватает для того, чтобы гипсовым мелком (gesso) нанести с помощью портновского метра на ткань все метки, чтобы потом нарисовать отдельные части будущего пиджака и огромными портновскими ножницами (самые старые в коллекции синьора Панико – полуторавековой давности ножницы, сделанные оружейниками компании Wilkinson) вырезать заготовки. Все остальные, не выпендриваясь, используют лекала, которые чаще всего созданы (как у Cesare Attolini) с помощью компьютера. Так проще и точнее.
После раскраивания ткани, готовые куски сажаются (пришиваются крупными стежками белой нитью) на основу, на вырезанные из полотна аналогичные детали будущего пиджака. Основа необходима в том случае, если для пиджака выбрана слишком тонкая ткань (у Kiton, к примеру, на пиджаки идет шерсть, сотканная из нитей толщиной менее 14 микрон, одной четверти человеческого волоса, а ведь бывают еще более тонкие ткани – все тот же Kiton сегодня дошел до 12 с половиной микронов), которая не может самостоятельно держать форму. Спина, как правило, в основе не нуждается, а вот грудь, плечи, лацканы, ворот – почти всегда. Другое дело, если пиджак шьется из кашемира или толстого хлопка и не снабжается подкладкой. В этом случае основа либо не вставляется вовсе (так называемый deconstructed jacket), либо она используется только в невидимых глазу местах; тогда только верхняя часть пиджака снабжается подкладкой. В любом случае – и это кардинально отличает неаполитанский пиджак от английского – основа используется по минимуму. Британцы, напротив, кроме жестких тканей традиционно используют жесткие же основы. В результате получается костюм, идеально поддерживающий своего обладателя, заставляющий его хранить осанку. Неаполитанец (или тот, кто носит пошитый неаполитанцем костюм) способен держать спину сам, без поддержки.
После соединения ткани с основой наступает время деталей. Прежде всего, карманов. Полочки с готовыми карманами и половинки спины сметываются в нечто, что уже напоминает будущий пиджак, только без рукавов. Дальше наступает черед плеча. Вручную ему придается форма. При необходимости в плечо вставляется подушечка, которая позволит зрительно расширить плечи. Результат закрепляется мелкими, очень точными стежками. Затем в полупиджак втачиваются рукава. Пришиваются лацканы (если они были выкроены отдельно) и неаполитанский ворот "scollo a martello". Затем портные заканчивают все внутренние швы, и наступает черед подкладки и, наконец, чистовой обработки и отпаривания 8-килограммовым традиционным чугунным утюгом на типичной неаполитанской искривленной гладильной доске ciucciariello. Последними пробиваются и обшиваются петли, пришиваются пуговицы. Пиджак готов. Можно надевать рубашку, повязывать галстук, примерять еще не обжитой пиджак.
Еще одна профессия, еще одна узкая неаполитанская специализация – пошив брюк. Довольно часто городские портные сами даже не берутся за нижнюю часть костюма, а только снимают мерки, после чего работа отдается портным-брючникам (в бизнесе такая форма сотрудничества называется outsourcing). Один из лучших таких мастеров, Паскуале Моло, живет и работает вместе со всей своей семьей (матерью, сестрой, теткой) в Испанском квартале. Паскуале получает мерки (или снимает их сам со своих клиентов) и начинает кроить будущие брюки. Лекалами Паскуале не пользуется, только мелком и портняжным метром, совсем как знаменитый Антонио Панико. Если брючник хочет замаскировать дефекты фигуры (кривоногость какую-нибудь или чрезмерно развитые футбольные икры), он кроит по кривой так, чтобы потом, на клиенте брюки сидели ровно и без складок. Длинные швы сшиваются на машинке и обрабатываются потом вручную. Так же делается пояс. Интересно, что швы, чтобы они не сборили, прошиваются вместе с газетой (любой политической направленности). Газета потом легко удаляется, и шов остается идеальным. У Паскуале много еще таких маленьких секретов, хотя никакой секрет в Неаполе долго секретом быть не может. И никакая идея не может оставаться чьей-то собственностью. Чезаре Аттолини, который считает, что нынешний неаполитанский костюм придуманного отцом, Винченцо Аттолини, однажды опубликовал рекламу с изображением своего пиджака и слоганом "Пожалуйста, копируйте!" Ну, как тут отказаться? Копируют, хотя ничего принципиально нового в крое неаполитанского костюма уже давно не появляется. Он, этот костюм, неподвержен моде, он неизменен, как рецептура пиццы "Маргарита", как Везувий, как вера в святого Януария, покровителя города. Впрочем, даже пиццу стремятся улучшить, а Везувий иногда начинает дымиться; костюм стабильнее – узкая пройма, высокий лацкан, кривоватый нагрудный карман, щегольски расстегнутые пуговицы на манжете, идеальный крой. Столь же стабильна тема разговора, который заводят все местные портные... как умело, они шьют руками, и как ловко конкуренты используют машины. Тут уж ничего не поделаешь, натура она такая, неаполитанская.
Впрочем, Чиро Паоне не портной. Четыре поколения его предков торговали тканями, он и сам начинал с того же самого. Потом его компания обанкротилась, и он вместе с еще четырьмя партнерами, в числе которых были Чезаре Аттолини, братья Исаия и Лучиано Барбера, основал компанию Kiton. Название Kitone (то есть "римский хитон") придумал Барбера, а Аттолини предложил сократить его до нынешнего Kiton. Кто-то из отцов-основателей поставил точку над I, ту самую знаменитую красную точку, и фирменный стиль компании сформировался полностью. Потом партнеры один за другим продали свои доли. Паоне (история умалчивает, почему), и торговец тканями постепенно превратился в главного неаполитанского торговца отменными костюмами. Барбера вернулся к себе в Пьемонт, а Аттолини с братьями Исаия основали свои собственные компании в Неаполе. Обе марки (Cesare Attolini и Isaia) процветают – не так, конечно, как Kiton (у него годовой оборот под 100 миллионов евро), но тоже неплохо себя чувствуют.
Старику Аттолини, как и Паоне, тоже не сидится дома. Как и Паоне он каждый день приезжает на фабрику в городок Казальнуово, что в 20 км к востоку от Неаполя. Бизнесом занимаются его сыновья, а в его ведении – та самая душа, что определенно есть у мужского костюма. Если хозяин Kiton почти не говорит, зато много жестикулирует левой рукой, то Чезаре Аттолини может себе позволить разговаривать за двоих – за себя и за своего бывшего партнера...
- Мой отец придумал современный неаполитанский костюм. Все он, Винченцо Аттолини. Он был гениальным портным, я лишь удачное его повторение. Именно он еще в двадцатых годах прошлого столетия улучшил классический английский костюм, сделав его неаполитанским. Он поднял и заузил пройму, убрал из внутренностей пиджака все лишнее, что превращало его в панцирь, придумал свой фирменный нагрудный карман в форме носа лодки (barchetta), стал вшивать рукав так же, как вшивают его в рубашку. Все моего отца теперь повторяют – и папину пройму, и папину "лодочку" и даже складочки в том месте, где рукав примыкает к пройме. Но у отца складки получались просто потому, что он все делал вручную, а у них складки для того, чтобы вы думали, что у них все в ручную!
Чезаре хватает салфетку со стола и начинает изображать рукав, который надо втачать в пройму пиджака.
- Понимаешь? У нас и сегодня все вручную. Ну, то есть все, что можно. Шов посреди спинки никто вручную не сшивает, иначе после первого же дня носки пиджаки бы трескались бы пополам. И вытачки мы делаем на машине, зато потом стежок за стежком снаружи прошиваем в ручную. У других сегодня нет настоящей ручной работы, иначе, откуда у них берется такое количество костюмов? На пиджак "fatto a mano" надо потратить не менее 25 часов, а если посмотришь объемы производства какой-нибудь Sartoria Partenopea, то с помощью арифметики поймешь, что на них должны работать сотни отменных портных. У нас, в Неаполе, их и нет столько. Да ты съезди, посмотри.
Я, признаться, съездил. Вернее, созвонился, договорился и приехал. Но как приехал, так и уехал. На порог Sartoria Partenopea меня не пустили. Сказали, что некому и некогда мной заниматься, и что под своим именем Sartoria в России не работает, и что рабочие обедают, а когда закончат – неизвестно. Может, им действительно есть что скрывать? Ряды швейных машин? Конвейер? Ну и ладно, отрицательный опыт – тоже опыт.
Кстати, под своим именем работают не все. Лучшие неаполитанские портные, не перешедшие на фабричные методы, даже для магазинов на виа Калабритто делают одежду под марками стилистов, но не с именами портных. Что же говорить о магазинах нью-йоркских или московских? Покупателю важно качество, и если он может обойтись без громкого имени, получив взамен уникальный, штучный продукт, выигрывают все – и портной, и стилист, и покупатель. Вот, к примеру, Ферутдин Закиров – тот самый, у которого на московском Кузнецком мосту магазин Europe Exclusive. Он первый привез в Россию одежду Crsare Attolini, сделал здесь имя неаполитанцам, но потом между партнерами "пробежала кошка", и Ферутдин решил предложить своим клиентам нечто совершенно другое. Куда менее фабричное. Куда более одушевленное. Даже можно посчитать, куда более. В два, примерно, раза. На строительство пиджака портные Cesare Attolini или Kiton тратят 25 часов; а мастера, сегодня работающие на марку Feru, детище Ферутдина Закирова – около 46 часов. Дело тут, конечно, не в медлительности последних; просто синьор Паскуале, портной, который в Неаполе будет кроить костюмы Feru, убежден в том, что количество машинных операций должно быть не просто минимальным, оно должно быть сведено к нулю. Не можешь работать руками – не работай вовсе. Максимализм или спасение традиций? И то, и другое. В мастерской синьора Паскуале, где работают двое его сыновей, дочь, муж дочери и еще полтора десятка потрясающих портных, делается 1000 костюмов в год, на фабрике Аттолини – на порядок больше. У Чиро Паоне – намного больше, чем у Аттолини. Кто прав? Все понемногу. Всемирная слава Kiton приносит деньги, а вместе с ними большую свободу и большой выбор того, без чего хороший костюм не сошьешь – тканей. Лучшие ткачи (англичане и бельгийцы из Dormeuil, Scabal, Drappers) производят ткани специально для Чиро Паоне, и довольно часто уникального сырья или мощностей мануфактур просто не хватает на всех. Паоне, даже потеряв речь, может диктовать свои условия и заставлять коллег пользоваться тем, что остается после него. Тут вам не Пьемонт, где у портных под рукой свои ткацкие фабрики (как у того же Лучиано Барбера). Тут Неаполь, Королевство обеих Сицилий, и ничем итальянским здесь не пользуются. Даже странно, насколько не пользуются. В том числе, и языком. Здешнее наречие (или неаполитанский язык) полно шипящих звуков, и слова типа "скала" или "скуола" превращаются в "шкалу" и "школу", прямо как в русском. По этим шипящим портного-неаполитанца можно распознать где угодно, хоть в Милане, хоть в Нью-Йорке, в тех двух городах, где выходцев из Неаполя особенно много. Как же без них в Нью-Йорке, где кто-то должен обшивать самых богатых людей мира, и как же без них в Милане, где кто-то должен шить подиумные коллекции Джорджио Армани и прочих "нешьющих" модельеров. Чезаре Аттолини даже посокрушался по этому поводу...
- Представляешь, американцы составили рейтинг лучших портных мира. Первым поставили Чиро Паоне, вторым – Армани, а меня только третьим. А ведь из них всех я – единственный портной!
Впрочем, не все так категоричны. Антонио Панико – еще одна легенда неаполитанской школы, к Армани относится со всем уважением...
- Мне нравится его отношение к костюму. Он знает толк, он понимает, что к чему. Он понимает, что пиджак должен стать мужчине второй кожей.
Панико адресует Армани хорошие слова, и в то же самое время лицо портного искривляется гримасой. Кажется, это гримаса отвращения, а это "всего лишь" печать боли... накануне нашей встречи Антонио удалили аппендицит. Если учесть, что утром я видел полупарализованного Паоне, то к вечеру я должен был решить, что неаполитанская традиция кройки и шитья дышит на ладан. Однако еще несколько суток в Неаполе придали мне уверенности в том, что остальные портные скорее живы, чем наоборот. Тем более, жива традиция.
Тот же Панико, держась за бок, заставил меня перемерить весь запас приготовленных для примерки японскими и прочими американскими клиентами пиджаков и пальто...
- Посмотрите, для чего, собственно, была придумана узкая и высокая пройма. Вот, вы садитесь на стул, и ворот французского или американского пиджака ползет вверх, вдоль вашей шеи, потому что из-за большой и якобы удобной их проймы, пиджаку не на чем держаться. С нашими такого не происходит. Если пиджак скроен и сшит хорошо, то плечо у него мягкое и подвижное, и никакой разницы между широкой и узкой проймами в смысле удобства нет, а в смысле элегантности, посадки по фигуре – есть, и очень большая. А вот английский пиджак – он жесткий, и потому, несмотря на то, что его узкая пройма тоже хорошо выглядит, удобства в ней мало. Мы взяли лучшее у англичан, но сильно их улучшили. Осовременили. И вот что еще. На жестких тканях типа классического шотландского твида, не очень заметно, сшит костюм вручную или на машине. А на супертонкой шерсти, на кашемире, с которым работаем мы, любой машинный стежок становится виден невооруженным взглядом. Ткань попросту собирается, машина ее стягивает. Именно поэтому мы вынуждены шить вручную, и именно поэтому неаполитанская школа жива. Кому здесь нужны твиды или толстая шерсть? Мы же на юге!
Тем не менее, даже на юге, где летом плюс пятьдесят, зимой нужны пальто. Ветер с моря, влажность, ну и мода, конечно. Куда неаполитанцу без кашемирового пальто? Это сейчас, накануне лета, пальто никто не заказывает, а потому мастерские портных (или, как здесь говорят, лаборатории) полны незаконченных костюмов из тонкой всепогодной шерсти, пиджаков из хлопка и льна, легких курток. А что будет осенью, понятно. Будет аврал и очередь из клиентов, решивших обзавестись новыми пальто. Такими, какие шьет Антонио Панико, такими, которые можно заказать в неаполитанском ателье Мариано Рубиначчи. Эти пальто, как правило, ничего не весят – они делаются из тонкого кашемира, без подкладки, без подплечников, в общем, без единой лишней детали, зато с преувеличенным вниманием к деталям нелишним. В кашемировых пальто цвета верблюжьей шерсти, сшитых Паскуале для нью-йоркского магазина Bergdorf Goodman, обороты воротника и клапанов карманов, внутренности манжет обшиты тонким кашемиром в шотландскую клетку. Такие детали может заметить только владелец, и только его будет греть мысль о том, что ему известно что-то такое, что всем остальным знать не положено. Секретных деталей вообще много в любом неаполитанском костюме или даже рубашке. Похожий на индуса Сальваторе, мастер-рубашечник из Неаполя, научившийся своему искусству у матери (что необычно, потому что все остальные портные учились у отцов; кройкой и шитьем здесь преимущественно занимаются мужчины), добавил классической рубашке лиш пару деталей – пуговицу, которая, благодаря нитяной ножке, может перемещаться с внешней стороны манжеты на внутреннюю, превращая манжет из французского (с пуговицей и застежкой внутрь) в английский (под запонку), и вытачку на внутренней стороне рукава, поперек локтевого сустава, и рубашка превратилась в рубашку уникальную, в такую, которую больше никто не делает. Все остальное - как в любой неаполитанской рубашке... узкие и завышенные проймы, по две вытачки сзади и спереди, мягкие, не проклеенные манжеты и воротник (так называемого полуфранцузского фасона, то есть не такой открытый, как разлетевшийся итальянский, и не такой закрытый, как классический французский), пуговицы из натурального перламутра, пришитые знаменитой "гусиной лапкой" (то есть не крест-накрест, а так, чтобы нитка выходила из одного отверстия из четырех, и уходила при каждом стежке в одно из трех оставшихся отверстий). Зачем так много вытачек? А чтобы по фигуре все было. Чтобы сидело. Чтобы под мягким неаполитанским пиджаком не топорщилась неаполитанская рубашка, чтобы рубашка и пиджак сливались в единое целое.
Впрочем, все эти вытачки, мягкие воротники и прочие детали – совсем не общее место. Многие портные рубашки под костюм шьют более свободными. Все равно не видно!
Еще большая разница в том, как рубашки шьются на заказ, по размеру. В большинстве случаев (у того же самого Аттолини или у семьи Финаморе, вторых по возрасту рубашечников Неаполя) на клиенте примеряется эталонная рубашка (их целый набор, по одной на каждый размер или полуразмер), в бланке заказа делаются небольшие изменения по сравнению с эталоном, потом шьется рубашка. Сальваторе делает по-своему. Он снимает мерки, по ним шьет эталонную рубашку, уникальную для каждого клиента, примеряет ее на клиенте, делает поправки, потом распускает эталон по швам и делает лекала, по которым кроится ткань для тех рубашек, которые клиент будет носить. Разницы нет, получен заказ на одну-единственную рубашку или на несколько дюжин. Процесс аналогичен... рубашка – эталон, лекала, далее раскрой и пошив.
Процесс кройки и шитья неаполитанского пиджака можно разбить на 12 стадий. После того, как с клиента сняты мерки (в таком случае берется 11 замеров), выбранная ткань раскраивается. Все делают раскрой по-разному. Панико, к примеру, в отличие от остальных, вообще не использует лекала. Ну не нужны они ему, эти лекала. Опыта хватает для того, чтобы гипсовым мелком (gesso) нанести с помощью портновского метра на ткань все метки, чтобы потом нарисовать отдельные части будущего пиджака и огромными портновскими ножницами (самые старые в коллекции синьора Панико – полуторавековой давности ножницы, сделанные оружейниками компании Wilkinson) вырезать заготовки. Все остальные, не выпендриваясь, используют лекала, которые чаще всего созданы (как у Cesare Attolini) с помощью компьютера. Так проще и точнее.
После раскраивания ткани, готовые куски сажаются (пришиваются крупными стежками белой нитью) на основу, на вырезанные из полотна аналогичные детали будущего пиджака. Основа необходима в том случае, если для пиджака выбрана слишком тонкая ткань (у Kiton, к примеру, на пиджаки идет шерсть, сотканная из нитей толщиной менее 14 микрон, одной четверти человеческого волоса, а ведь бывают еще более тонкие ткани – все тот же Kiton сегодня дошел до 12 с половиной микронов), которая не может самостоятельно держать форму. Спина, как правило, в основе не нуждается, а вот грудь, плечи, лацканы, ворот – почти всегда. Другое дело, если пиджак шьется из кашемира или толстого хлопка и не снабжается подкладкой. В этом случае основа либо не вставляется вовсе (так называемый deconstructed jacket), либо она используется только в невидимых глазу местах; тогда только верхняя часть пиджака снабжается подкладкой. В любом случае – и это кардинально отличает неаполитанский пиджак от английского – основа используется по минимуму. Британцы, напротив, кроме жестких тканей традиционно используют жесткие же основы. В результате получается костюм, идеально поддерживающий своего обладателя, заставляющий его хранить осанку. Неаполитанец (или тот, кто носит пошитый неаполитанцем костюм) способен держать спину сам, без поддержки.
После соединения ткани с основой наступает время деталей. Прежде всего, карманов. Полочки с готовыми карманами и половинки спины сметываются в нечто, что уже напоминает будущий пиджак, только без рукавов. Дальше наступает черед плеча. Вручную ему придается форма. При необходимости в плечо вставляется подушечка, которая позволит зрительно расширить плечи. Результат закрепляется мелкими, очень точными стежками. Затем в полупиджак втачиваются рукава. Пришиваются лацканы (если они были выкроены отдельно) и неаполитанский ворот "scollo a martello". Затем портные заканчивают все внутренние швы, и наступает черед подкладки и, наконец, чистовой обработки и отпаривания 8-килограммовым традиционным чугунным утюгом на типичной неаполитанской искривленной гладильной доске ciucciariello. Последними пробиваются и обшиваются петли, пришиваются пуговицы. Пиджак готов. Можно надевать рубашку, повязывать галстук, примерять еще не обжитой пиджак.
Еще одна профессия, еще одна узкая неаполитанская специализация – пошив брюк. Довольно часто городские портные сами даже не берутся за нижнюю часть костюма, а только снимают мерки, после чего работа отдается портным-брючникам (в бизнесе такая форма сотрудничества называется outsourcing). Один из лучших таких мастеров, Паскуале Моло, живет и работает вместе со всей своей семьей (матерью, сестрой, теткой) в Испанском квартале. Паскуале получает мерки (или снимает их сам со своих клиентов) и начинает кроить будущие брюки. Лекалами Паскуале не пользуется, только мелком и портняжным метром, совсем как знаменитый Антонио Панико. Если брючник хочет замаскировать дефекты фигуры (кривоногость какую-нибудь или чрезмерно развитые футбольные икры), он кроит по кривой так, чтобы потом, на клиенте брюки сидели ровно и без складок. Длинные швы сшиваются на машинке и обрабатываются потом вручную. Так же делается пояс. Интересно, что швы, чтобы они не сборили, прошиваются вместе с газетой (любой политической направленности). Газета потом легко удаляется, и шов остается идеальным. У Паскуале много еще таких маленьких секретов, хотя никакой секрет в Неаполе долго секретом быть не может. И никакая идея не может оставаться чьей-то собственностью. Чезаре Аттолини, который считает, что нынешний неаполитанский костюм придуманного отцом, Винченцо Аттолини, однажды опубликовал рекламу с изображением своего пиджака и слоганом "Пожалуйста, копируйте!" Ну, как тут отказаться? Копируют, хотя ничего принципиально нового в крое неаполитанского костюма уже давно не появляется. Он, этот костюм, неподвержен моде, он неизменен, как рецептура пиццы "Маргарита", как Везувий, как вера в святого Януария, покровителя города. Впрочем, даже пиццу стремятся улучшить, а Везувий иногда начинает дымиться; костюм стабильнее – узкая пройма, высокий лацкан, кривоватый нагрудный карман, щегольски расстегнутые пуговицы на манжете, идеальный крой. Столь же стабильна тема разговора, который заводят все местные портные... как умело, они шьют руками, и как ловко конкуренты используют машины. Тут уж ничего не поделаешь, натура она такая, неаполитанская.
